— Быть не может!
— Еще как может. Собственно, ровно так оно и было. Я потом объясню. Барышня Фэнь распродала все драгоценности старшей сестры и, оставив лишь свиток, взяла за руку мрачного У Циньсю, который походил на призрака. Так бродили они некоторое время по стране, пока в конце года не сели на судно и не вышли в море. Однако разразился шторм и в живых остались только У Циньсю и барышня Фэнь. Несколько дней дрейфовали они в открытом море и наконец, когда небо на заре прояснилось и воцарился штиль, увидели на горизонте прекрасный торговый корабль, который в лучах восходящего солнца держал пусть с востока на юг. Задыхаясь, они махали и были подняты на борт, где их сердечно приютили и обогрели. Это был торговый корабль послов царства Бохай, который плыл через Карацу в бухту Нанива, в Японию. Бохайское царство — это отдельное государство, которое находилось в районе провинции Гирин, или нынешней Маньчжурии, и временами, как сообщается в исторических текстах, посланцы оттуда приезжали в Японию с данью.
— Прямо сказка какая-то!
— Конечно, такая фантасмагория — это очень по-китайски. Барышня Фэнь со слезами на глазах поведала команде корабля всю историю в малейших деталях, и все, начиная с посла Бохайского царства, выразили ей сердечное сочувствие. Из сострадания к У Циньсю, который был уже скорее мертв, чем жив, и сочувствия к барышне Фэнь они согласились доставить несчастных в Японию. Однако в полночь, когда на борту все спали, а луна сияла ледяным светом, У Циньсю то ли упал в море, то ли вознесся на небо — в общем, исчез. Таким образом, прожил он двадцать восемь лет. Барышне Фэнь тогда исполнилось девятнадцать, и от горя хотела она последовать за ним, но ее с трудом удержали от безрассудства, и вскоре она разродилась мальчиком, прекрасным как жемчуг, ведь была она уже на последнем сроке беременности от У Циньсю.
— Ну наконец-то радостное событие!
— Да, разумеется. И сразу после дурного знамения — смерти на корабле, все чрезвычайно обрадовались рождению ребенка, принялись поздравлять и всячески благодетельствовать его мать, а посол Бохайского царства, человек ученый, нарек младенца У Чжунсюн, что по-японски Курэ Тадао. Младенца благословили и событие это отметили с размахом. Барышню Фэнь с ребенком высадили в Карацу и препоручили заботе местного влиятельного клана Мацуура. А потом история барышни Фэнь дошла до потомков в письменном виде. И жили они долго и счастливо…
— То есть она сама все записала?
— Нет. Почерк, конечно, женский, но стиль очень уверенный — вряд ли сочиняла женщина. К тому же некоторые пассажи рифмуются и есть сочетания иероглифов, не характерные для японского. Так что полагаю, посол Бохайского царства, тронутый историей барышни Фэнь, скучая, записал эту историю еще в море, а барышня Фэнь потом уж ее переписала. Вакабаяси, в свою очередь, заметил: по стилю иероглифы похожи на те, что вырезаны на статуе Мироку. Поэтому он заключил, что почерк принадлежит монаху Сёку. Однако письмо кистью и резной стиль — вещи разные и сравнивать их не стоит.
— Но тогда судьба барышни Фэнь должна была быть известной всему Карацу, верно?
— Конечно. Думаю, она вызвала всеобщее сочувствие. Это же повесть о верности, которые так любят японцы.
— Да… Я вдруг вспомнил, что этот монах Сёку поместил свиток в статую Мироку и настоятельно запретил мужчинам к нему приближаться. Но почему?
— Хм… м-да… Это, конечно, крайне интересный вопрос, и он точно лежит в основе убийства в Мэйнохаме, которое случилось уже в наше время. Вкратце: монах по имени Сёку за тысячу лет до нашего времени уже знал, что это за штука такая — психическая наследственность.
— Ого! То есть уже тогда психическая наследственность…
— Была известна. И не просто известна, а слишком известна. Все на этом свете — люди, животные, растения — появилось в ходе борьбы с принципами психической наследственности. И чем более сокрушительное поражение они претерпели, тем меньше у них свободы и тем ниже ступень, на которой они стоят в природной лестнице. Ведь даже Христос отчаянно вбивал в людские головы свою идею: сделайтесь выше психической наследственности, сбросьте ее оковы и станьте безгранично свободными! О том же самом экивоками говорил Конфуций! Да и сам Будда начинял этими идеями конфеты, заворачивал их в разноцветные фантики и продавал как глистогонное под звон колоколов и бой барабанов. А я всего лишь хочу выбрать лучший кусок пирога, запатентованного этой троицей, обозвать его модным имечком «психическая наследственность» и продавать везде, где только можно, с наценкой в сто процентов! Ха-ха-ха… Но не стоит о том тревожиться, ведь монах Сёку, кажется, из секты Тэндай, наверняка он вычитал что-то в Сутре Лотоса и пришел к такой теории.
«Тот, кто увидит этот свиток, вмиг узрит все три стадии существования — прошлое, настоящее и будущее, все причины и следствия! Возможно, потомки У Циньсю, развернувшие свиток, тут же подвергнутся наследственному внушению и станут вести себя, как их предок. Дело рискованное, поэтому надо бы их пожалеть…» Наверняка он так думал, вырезая статую бодхисаттвы Мироку, который явится в конце света, и строго-настрого запретил мужчинам смотреть на свиток. Однако желание увидеть то, на что смотреть нельзя, живет в людях еще со времен сада в Адатигахаре [116], поэтому многие потомки У Циньсю тайно вскрывали статую Мироку и разглядывали свиток. И все они становились сумасшедшими и буйствовали, пока не пришел Курэ Котэй, он же Цуботаро из лавки «Мидория». Благодаря учению дзэн или еще чему он разгадал тайну психической наследственности и решил сжечь свиток, чтобы покончить с несчастьями. Однако — может быть, пожалев, — положил его обратно в статую и защитил заупокойными службами. Так этот свиток оказался в нашем современном мире, где господствует материализм, что привело к ужасающей трагедии… Вот такая история!
— Ого! Понятно… Но почему только мужчины сходят с ума при виде его?
— Хм… Отлично! Да ты молодец! Это великолепный вопрос! — и доктор Масаки ударил кулаком по столу, а я удивленно вытянулся в кресле.
Я не понял, что произошло, и сердце в груди ожесточенно заколотилось, но доктор Масаки, ничего не поясняя, продолжил:
— Я восхищен, восхищен! Вот зерно этого дела! Ты станешь авторитетом в науке о психической наследственности.
— Почему?..
— Да просто открой свиток и посмотри. И все твои вопросы мигом исчезнут! Но, конечно, если ты настоящий Итиро Курэ, потомок У Циньсю, у тебя может начаться психический приступ… Или же ты узнаешь, кто ты такой, откуда пришел и как здесь оказался. Ты вспомнишь свое прошлое, вспомнишь кто, где и при каких обстоятельствах показал тебе этот свиток… и мы узнаем имя победителя — Масаки или Вакабаяси. Твое будущее прояснится, и, как ни крути, придется вить гнездышко с этой милой девушкой. Стоит взглянуть на свиток — и все мучительные, важные вопросы и сомнения вмиг разрешатся! — выпалил доктор Масаки и расхохотался, показывая искусственные белые зубы.
Одной рукой он непринужденно стащил газетную обертку с прямоугольного футляра из белого дерева, потом аккуратно поднял крышку, вытащил вату, укрывавшую свиток диаметром в три суна и длиной в шесть сунов, и положил его передо мной на край стола.
От волны высокого хохота доктора Масаки мои до сей поры расслабленные нервы вновь напряглись.
Что это? Насмешка? Угроза? Какое-то внушение? А может быть, непринужденная шутка?.. Не в силах найти ответа, я вглядывался в смеющееся лицо, и казалось, что передо мной колдун, внушающий неподдельный страх и трепет. И в то же время…
Что за чушь?! Да возможно ли, чтобы пустячный свиток с рисунками мог свести с ума взрослого здорового мужчину?! Кисти какого мастера он бы ни принадлежал, какие бы жуткие сюжеты там ни были, это всего лишь комбинация красок и линий, не более того. Если это осознаешь, и бояться нечего…
Меня все сильнее и сильнее охватывали подобные протестные чувства. Поэтому со всем хладнокровием, на которое был способен, я подвинул к себе футляр, поднял крышку, развернул темно-голубой хлопок и, сдерживая нахлынувшее волнение, принялся внимательно разглядывать свиток.
